— Ущипни меня, друг, — шепотом взмолился Джордино. — Или я сплю, или перед нами Черная Борода [20]  собственной персоной!

Не обращая внимания на причитания итальянца, Питт приблизился к громиле и учтиво осведомился:

— Вы случайно не нас встречаете? Меня зовут Дирк Питт, а это мой напарник, Ал Джордино.

— Вас, кого ж еще, — осклабился Смит. — Топайте за мной, парни, кэп уже заждался.

Весь багаж друзей состоял из пары легких спортивных сумок со сменой белья и туалетными принадлежностями, приобретенными еще в Сиэтле, поэтому в аэропорту их больше ничто не задерживало. Смит вывел их из здания воздушного терминала на забитую машинами парковку и остановился у потрепанной «тойоты». Микроавтобус выглядел таким разбитым и обшарпанным, будто всю жизнь гробился на горных гималайских трассах. Половина боковых стекол отсутствовала, вместо них окна закрывали кое-как приклеенные изолентой листы фанеры. Красили его в последний раз, наверное, еще на заводе-изготовителе; с крыльев хлопьями сыпалась ржавчина. Но Питт с первого взгляда заметил на колесах совершенно новую резину от американского внедорожника и с нарастающим интересом вслушался в равномерное урчание мощного двигателя, заработавшего сразу после легкого поворота ключа зажигания.

Смит сел за руль, а пассажиры разместились на потертых и дырявых сиденьях салона. Питт незаметно ткнул итальянца локтем под ребра и намеренно повысил голос, чтобы водитель смог расслышать его слова за шумом мотора.

— Скажите, мистер Джордино, это правда, что вас считают чрезвычайно наблюдательным человеком?

— Истинная правда, — с готовностью подтвердил итальянец, мгновенно разгадавший замысел напарника и охотно включившийся в игру. — Ничто не может ускользнуть от моего проницательного взгляда. Но и вы не скромничайте, мистер Питт. Я слышал, что ваш взор, как рентгеновские лучи, способен проникать в самую суть вещей! Быть может, вы не откажетесь наглядно продемонстрировать ваш несравненный талант?

— Не откажусь.

— В таком случае позвольте узнать, что вы думаете об экипаже, в котором мы с вами имеем сомнительную честь находиться?

— Ну почему же сомнительную, мистер Джордино? — возразил Питт. — Он только с виду такой безобразный, что самый распоследний бродяга побрезгует его угонять. Но если заглянуть в суть вещей, как вы предлагаете, нельзя не обратить внимания на новенькие покрышки за пару тысяч зелененьких и далеко не старенький форсированный движок лошадок в четыреста. К чему бы это, как вы полагаете?

— Целиком с вами согласен, мистер Питт. Ваши наблюдения полностью совпадают с моими. И я уверен, что за всем этим кроется какая-то таинственная и романтическая история. Вроде Золушкиной.

— А теперь ваша очередь, мистер, Джордино, проявить свой дар. Что скажете о нашем жизнерадостном толстяке-водителе?

— Драчун, пьяница, чревоугодник, неряха, мошенник и попрошайка, — все больше увлекаясь, бойко отрапортовал итальянец. — Брюхо, правда, меня немного смущает. Косое оно какое-то, ненатуральное.

— Быть может, мистер Смит привязал к животу подушечку, желая повыгоднее подчеркнуть в глазах прекрасных дам свою выдающуюся фигуру? Вам не приходила в голову такая версия?

— Точно! — просиял Джордино. — И как я сразу не догадался?! Да еще эти шрамы на физиономии и свернутый нос... Не многовато ли украшений для одной персоны?

— Думаете, тут поработал гример? — невинным голосом осведомился Питт.

— Ладно, хорош издеваться, парни! — хмуро проворчал Смит, но итальянец уже завелся и останавливаться на достигнутом не собирался.

— Безусловно, но далеко не профессионал, — кивнул Джордино. — На голове, разумеется, парик, обработанный бесцветной губной помадой...

— Разумеется! — буркнул водитель, начиная звереть.

— А татуировки, надо полагать, нанесены от руки обыкновенными чернилами, — невозмутимо закончил итальянец.

— Снимаю шляпу перед вашей наблюдательностью, мистер Джордино, — покачал головой Питт, — но по последнему пункту позвольте с вами не согласиться. За десять шагов заметно, что татуировки нанесены тушью и не от руки, а по трафарету.

— Вынужден признать свою ошибку, мистер Питт, вы абсолютно правы!

— Заткнитесь, умники, — окончательно рассвирепел Смит, — не то я сейчас кое-кого безо всякого грима так разукрашу!

— Как скажете, — кротко согласился Питт, и друзья послушно заткнулись, достаточно повеселившись по поводу изъянов в маскировке сопровождающего. Да и раздражать его уязвленное самолюбие понапрасну не стоило — адмирал вряд ли позволил бы своим лучшим сотрудникам связываться с сомнительной личностью.

Они хранили молчание, пока микроавтобус не въехал на пирс. Лихо лавируя между портальными кранами, штабелями ящиков и грудами металлолома, водитель остановил «тойоту» у края причала, к которому была пришвартована четырехместная шлюпка с подвесным мотором. Выйдя из машины, он жестом указал на трап. Питт и Джордино переглянулись и без возражений последовали за ним. Смит уселся на кормовую банку, отвязал швартов и завел мотор. Шлюпка отвалила от причала и направилась к небольшому судну, стоящему на якоре примерно в полумиле от пирса. По соседству с ним перемигивались скопища разноцветных огней, обозначающих места стоянки других судов, ожидающих своей очереди на разгрузку или погрузку. Небо было ясным и усыпанным тысячами ярких звезд, а по всей периферии необъятной Манильской бухты мерцали одинокие светлячки фонарей рыбачьих лодок, выходящих на ночной промысел.

По мере приближения к цели контуры корпуса судна вырисовывались все более отчетливо, и Питт с некоторым удивлением отметил, что перед ними вовсе не заурядный торговец-бродяга, как можно было предположить со слов адмирала. Открытые трюмы и отсутствие палубных надстроек в районе шкафута выдавали в нем лесовоз, более характерный для Западного побережья Америки, чем для экваториальных вод Азии. Специфическим назначением судна определялись и некоторые отличия в дизайне и планировке служебных помещений. Каюты экипажа, к примеру, размещались не на баке, как обычно, а в кормовой части, прямо над машинным отделением. Там же находилась рулевая рубка, за которой торчала длинная стальная мачта; вторая такая же мачта возвышалась над форштевнем. Питт на глаз прикинул габариты: водоизмещение от четырех до пяти тысяч тонн, длина около трехсот футов, ширина — сорок пять. Не гигант и не карлик, но миллиона три кубических футов древесины загрузить может. Если, конечно, найдется заказчик. Времена таких лесовозов давно прошли, и большинство собратьев этого реликта минувшей эпохи доживали свой век, ржавея на корабельных кладбищах или на морском дне, уступив место более экономически выгодным буксирным или самоходным баржам.

— Как называется? — поинтересовался он у Смита.

— "Орегон".

— В свое время, должно быть, перевез немало дровишек, — заметил Питт.

Смит смерил его подозрительным взглядом, смачно сплюнул и пожал плечами.

— Может быть. Не пойму только, откуда об этом известно городскому красавчику вроде тебя?

— В молодости мой отец подрабатывал на обучение в колледже, нанимаясь в перерывы между семестрами на такой же лесовоз, курсировавший между Сан-Диего и Портлендом. К защите диплома он успел совершить десять рейсов. Фотография того судна до сих пор висит на стене у него в офисе.

Выражение лица все еще дующегося на пассажиров Смита заметно смягчилось.

— "Орегон" четверть века ходил от Ванкувера до Сан-Франциско, — сообщил он и мрачно добавил: — Пока не списали на металлолом.

— Сколько ему лет?

— Да уж постарше нас с вами будет, — фыркнул рулевой, разворачивая шлюпку параллельно борту, некогда темно-апельсинового цвета, а ныне грязно-серому от ржавчины; трапа не обнаружилось, вместо него с фальшборта свисал шторм-трап, слабо освещенный навигационными огнями. — Ты первый, красавчик, — жестом указал наверх Смит.

Ловко цепляясь за перекладины, Питт начал быстро взбираться на борт. Джордино, громко сопя, полез следом. Где-то на полпути Дирк незаметно провел пальцами по поверхности корпуса, оказавшейся неожиданно гладкой на ощупь и не оставившей ни единого пятнышка на подушечках. На палубе беспорядочно громоздились штабеля бревен, какие-то ящики и контейнеры, закрепленные столь небрежно, словно ими занималась банда пьяных шимпанзе. Любой человек, хоть немного смыслящий в морском деле, сразу пришел бы к неутешительному выводу, что экипажу все «до лампочки». Да и не было наверху никого из команды, а единственным признаком жизни стали звуки радио, доносившиеся из кормового кубрика. Прислушавшись, Питт узнал мелодию Штрауса, хотя, на его взгляд, в такой обстановке куда уместнее был бы похоронный марш. Он огляделся, высматривая «Си дог-2».